Ведь я не прах! И лампа мне свидетель,
она и белый день.
Смерть в воздухе висит, парит, как благодетель,
бесплоднейшая хрень.
Кружит, кривляясь, превращаясь в пустошь,
в свой первозданный вид.
Она глушила всё, звучавшее ей чуждо,
она в могиле спит.
Зима. Сады погибли. С их ладоней
струится яд. Как спирт. Его мне пить...
О, Боже, режь, грубее-благосклонней,
хорошею свистулькой мне не быть!
1940
она и белый день.
Смерть в воздухе висит, парит, как благодетель,
бесплоднейшая хрень.
Кружит, кривляясь, превращаясь в пустошь,
в свой первозданный вид.
Она глушила всё, звучавшее ей чуждо,
она в могиле спит.
Зима. Сады погибли. С их ладоней
струится яд. Как спирт. Его мне пить...
О, Боже, режь, грубее-благосклонней,
хорошею свистулькой мне не быть!
1940