Дыхание твоё фруктовым было,
как тутовый елей,
а волосы сиянье озарило
из воздуха полей.
И серые глаза твои опалом
горели в вечерах,
и губ сердечко маком полыхало,
расцветшим на ветрах.
Из книги жизни, женщина, я вырвал
последние листы,
и сжёг их все, и даже имя... Мир вам,
словесные черты.
Но собственное сердце кто измерит?
В латунной рамке лет
со мной всегда, в дорожном интерьере,
кочует твой портрет.
Ты не из тех, кого забудешь всуе,
по-новому любя.
Других, как ты, увы, не существует.
Как, впрочем, и тебя.
1901
как тутовый елей,
а волосы сиянье озарило
из воздуха полей.
И серые глаза твои опалом
горели в вечерах,
и губ сердечко маком полыхало,
расцветшим на ветрах.
Из книги жизни, женщина, я вырвал
последние листы,
и сжёг их все, и даже имя... Мир вам,
словесные черты.
Но собственное сердце кто измерит?
В латунной рамке лет
со мной всегда, в дорожном интерьере,
кочует твой портрет.
Ты не из тех, кого забудешь всуе,
по-новому любя.
Других, как ты, увы, не существует.
Как, впрочем, и тебя.
1901
