Осень, постой! Ещё сердце голову полнит
сновиденьями, словно парами хмельными погреб зреющих вин.
Как потрёпанная жена поднимается, как в траве гонит ветер волны,
хлещет кровь её забродившая из вен, из самых глубин.
Жертвам счастья не больно, не жжёт их слезой утрата,
лишь осенняя роза пылает под яблоней с жёлтой листвой,
а девичьи губы с другими, словно вечером мята,
ароматами лета прошедшего разум смущают твой.
И река так темна, так ещё неспокойна по-женски,
разогрета касаньями лета, отпустившего вдруг из объятий.
Окунись в её ванну тёплую, умирающего блаженства,
из постели её остывающей извлеки аромат виноградин.
Осенний пловец, постой! Зачем ты стремишься к цели,
если тело весны утонувшей тащит мимо тебя река.
Руки сложи на груди и тоже плыви, еле-еле,
с лицом обращённым к небу, на нём ведь улыбка пока.
С локтями, ещё согревающими, над хладом могилы, где будешь,
с водами канувших вёсен к морю скользи, раздет,
и волны реки, которых ты больше не тронешь грудью,
тебе на уста возложат розы последней цвет.
Последний твой цвет, до боли пахнущий так прекрасно,
последних желаний пурпур, не ведающий границ,
последней любви проявление, последние жизни соблазны,
последние блески крыльев куда-то летящих птиц.
1935
сновиденьями, словно парами хмельными погреб зреющих вин.
Как потрёпанная жена поднимается, как в траве гонит ветер волны,
хлещет кровь её забродившая из вен, из самых глубин.
Жертвам счастья не больно, не жжёт их слезой утрата,
лишь осенняя роза пылает под яблоней с жёлтой листвой,
а девичьи губы с другими, словно вечером мята,
ароматами лета прошедшего разум смущают твой.
И река так темна, так ещё неспокойна по-женски,
разогрета касаньями лета, отпустившего вдруг из объятий.
Окунись в её ванну тёплую, умирающего блаженства,
из постели её остывающей извлеки аромат виноградин.
Осенний пловец, постой! Зачем ты стремишься к цели,
если тело весны утонувшей тащит мимо тебя река.
Руки сложи на груди и тоже плыви, еле-еле,
с лицом обращённым к небу, на нём ведь улыбка пока.
С локтями, ещё согревающими, над хладом могилы, где будешь,
с водами канувших вёсен к морю скользи, раздет,
и волны реки, которых ты больше не тронешь грудью,
тебе на уста возложат розы последней цвет.
Последний твой цвет, до боли пахнущий так прекрасно,
последних желаний пурпур, не ведающий границ,
последней любви проявление, последние жизни соблазны,
последние блески крыльев куда-то летящих птиц.
1935
